Самолет по имени Серёжка - Страница 13

К оглавлению

Выходит, у Серёжки из-за меня случилась неприятность! Я сказал сердито и жалобно:

– Что она к тебе придирается! У тебя куча талантов! Ты… вон какую сказку сочинил про болото! Хоть в журнале печатай!

– Вовсе это не сказка… Ой, вон смотри, чука из осоки выглядывает!

Я понимал, что это игра, но вздрогнул:

– Где?

– Вон… Спрятался, только трава качается.

Осока и правда в одном месте колыхалась. Я засмеялся.

– Не веришь, – вздохнул Серёжка.

– Ну, почему… Я верю. Здесь место и правда какое-то необыкновенное.

– По-моему, это островок самых настоящих безлюдных пространств, – проговорил Серёжка. Очень уж как-то серьезно. У меня – даже холодок между лопаток.

– А что это за пространства? Они… совсем безлюдные?

– Не совсем. Но они брошенные. Люди их оставили… Но раньше-то люди там жили. Долго-долго. И душа этой жизни на таких пространствах сохранилась. И они теперь… ну, как бы стали сами по себе живые… Может быть, это еще и с космосом связано, с его дыханием…

И опять у меня – мурашки. Словно дыхание это пронеслось надо мной. «Гулкие барабаны Космоса», – вспомнил я. И подумал: «Рассказать?»

Но Серёжка вдруг встряхнулся:

– Ой, Ромка! Наверно, пора уже! Сколько мы гуляем-то?

Часов ни у меня, ни у Серёжки не было. Но и по солнцу я видел: время давно уже послеобеденное. Мама небось не раз названивала домой в перерывах своего заседания. И теперь она как на иголках!.. И все же я не торопился. Растворялся в счастливой беспечности. Словно тишина и покой здешнего безлюдного пространства стали частичкой меня самого…

Домой, на улицу Глазунова, добирались мы через заброшенный сад, потом по всяким переулкам и по улице Гоголя. Там лопнул водопровод, на асфальте вода ручьем, но это было даже здорово! Серёжка разулся и катил меня бегом, вспарывая колесами лужи.

И дальше все было прекрасно! Мама позвонила уже тогда, когда мы были дома.

– Ты давно вернулся с прогулки?

– Н-ну… довольно давно.

– Обедал?

– Д-да, конечно…

– Роман! Я по голосу знаю, когда ты врешь!

– Ну, суп уже разогрелся, мы сейчас…

Мы с Серёжкой съели и суп, и макароны с яичницей, и чаю напились. Он отдувался:

– Ух, я будто танкер перегруженный. Как теперь домой поплыву…

– Уже уходишь? – огорчился я.

– Ничего себе «уже»! Тетушка, наверно, ищет по всем дворам, мне сегодня еще половики выбить надо…

– Завтра придешь?

– Конечно!

– Точно?

– Я же сказал!.. Нам ведь надо завтра книгу Сойке отнести!

Ох!.. Я совсем забыл про девочку Сойку. Я почувствовал, что уши мои розовеют (хорошо, что они под волосами). Серёжка глянул понимающе.

– Эх ты… А она про тебя не забыла.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю… Думаешь, из-за книги? Вовсе нет. Когда я у нее имя спрашивал, она знаешь что сказала?

– Что?

– Говорит: «А того мальчика как зовут?» Я говорю: «Рома». А она: «Какой этот Рома красивый…»

У меня теперь не только уши, но и щеки стали горячие.

– Тьфу! Дурость девчоночья. У них только это на уме!

– Знаешь, она это не по-девчоночьи сказала. Не так, как они обычно: «Ах, какой он миленький!» Как-то очень вдумчиво.

– И ты туда же!

Серёжка засмеялся:

– Я-то причем? Я в красоте не разбираюсь. Мне главное, чтобы человек был хороший.

Тут я не выдержал. Будто что-то надавило на меня:

– А я… какой по-твоему? – И зажмурился от стыда.

– Ты… такой…

– Какой?

– Ты – Ромка… – сказал он тихо и так хорошо, что стало снова тепло и ласково, словно там, на песке.

…Потом я махал Серёжке с балкона, а он махал мне.

– До завтра, до утра! – уже который раз крикнул я.

А он вдруг в ответ:

– Может, еще и раньше!

– Как это раньше? – почти испугался я.

– Это шутка! – И Серёжка скрылся за углом дома.

Иная жизнь

В тот вечер я лег рано, солнце еще светило в мамину комнату с северо-западной стороны, я видел это в приоткрытую дверь. Мама зашла ко мне.

– Ох, чувствую я, нагулялся ты со своим Серёжкой. Даже загорел, будто в турпоходе.

– Ага…

– А вот на даче ты мог бы целые дни проводить на воздухе… Ну, не буду, не буду, не буду! Мы договорились.

– Ты когда уезжаешь в свой профилакторий?

– Через неделю… – Мама поцеловала меня и ушла. А я стал старательно засыпать. Не только для того, чтобы поскорее пришло утро и я увиделся с Серёжкой. Мне казалось, что после такого славного дня ночь будет тоже хорошая. С моими снами.

…Лишь бы не напали снова тени черных орлов!

Именно тени. Самих орлов, которые могут такие тени отбрасывать, я никогда не видел и не знаю даже, есть ли они на свете (хотя смешно говорить «есть» или «нет», когда речь идет про сон). Это были похожие на громадных птиц силуэты, словно вырезанные великанскими ножницами из непроницаемого мрака. С распахнутыми крыльями, с хищными головами на длинных шеях.

Я понимал, что повредить самолет эти чудовища не могут, – они же просто видения. Но от них летел черный ветер. Он ощущался не телом, не кожей, а нервами. Этот ветер был Страх. Иногда я со съежившимся сердцем, со стиснутыми зубами пробивался сквозь крылатую круговерть Страха. Главное – выдержать одну-две минуты, до первого кучевого облака. В его просвеченный луною туман тени орлов лететь боялись. И я нырял туда, как в спасение.

Однако случалось и так, что пробиться я не мог. Бросал ручку управления, закрывал руками лицо, и начиналось падение. Я знал, что сейчас проснусь – с колотящимся сердцем и с каплями на лбу, но невредимый. И все равно в этом падении был ужас.